Но ЮНЕСКО мне удалось уговорить выделить небольшой грант на помощь беженцам из Чечни в Ставропольском крае, чем в самой Чечне были заняты многие частные благотворительные организации – «Человек в беде», «Врачи без границ» и другие, но в пограничном крае десяткам тысяч беженцев не помогал никто. Администрация края пыталась их как-то расселить, но во внезапно удвоивших население поселках не было достаточно больших школ, детских садов для детей и хотя бы этим удалось заинтересовать ЮНЕСКО (это был, кстати говоря, их первый и единственный проект помощи жертвам чеченской войны).

Я объехал прибрежные поселки, были составлены сметы и даже чертежи необходимых, очень скромных построек, намечены сроки финансирования и проверки выполнения работ. И районные и краевые власти сами были в этом очень заинтересованы и поэтому эта хлопотная работа шла легко.

Но со мной захотел повидаться и председатель краевого комитета КГБ и история, которую он между делом мне с отвращением рассказал, подтвердила самые худшие мои предположения:

– Что этот Степашин делает, – говорил мне этот полковник КГБ. – Изображая необычайное миролюбие и способность найти со всеми общий язык, он поехал в Чабан-махи и Караван-махи (тогда это были оплоты воинствующего ислама, точнее – ваххабизма в Дагестане. – С. Г.). Он спрашивает, что им нужно и они говорят: вот дома бы поправить, с медикаментами помочь. И Степашин (тогда министр Внутренних дел) снабжает их в неограниченном количестве бетоном (кто на Кавказе, да еще в горах строит бетонные дома), а о медикаментах отвечает, что он не министр здравоохранения, а потому может дать только 1500 комплектов первой помощи солдатам во время военных действий. Он что, сумасшедший?

Это была весна девяносто девятого года и Степашин готовил оплаченный Березовским марш Басаева в Дагестан. Из полученного от Степашина бетона ваххабиты и местные жители оборудовали подземные бетонные бункеры и только поэтому Басаева недели две не могли выбить из Дагестана. И на их штурме погибло так много солдат, хватило ли им пакетов первой медицинской помощи?

Получилась микровойна, за которой можно было начинать большую войну. В лоскутном, многонациональном Дагестане якобы для отражения агрессии Дудаева провели свободную раздачу оружия всем желающим. Безумие и цинизм русских действий на Кавказе превосходили все мыслимые пределы.

А в Дагестане вполне хватало местного безобразия и безумия. Мэр Махачкалы устраивал взрывы на центральном рынке, чтобы иметь возможность его перестроить и прибрать к рукам. Его противники подрывали его самого. На выборах в Народное собрание моего друга и, пожалуй, самого известного участника демократического движения на Северном Кавказе капитана первого ранга Али Алиева, накануне последнего дня регистрации кандидатов, когда и он решил подать документы, пригласили вечером земляки (он – лакец), подмешали что-то в кофе и он очнулся наутро прикованный к какой-то трубе в подвале, где и провел весь последний день регистрации. В Махачкале еще не убивали каждый день, но безумие власти почти открыто к этому призывало.

Мы пытались хоть что-то сделать. Пытались с помощью ЮНЕСКО помочь медленно вымиравшим ногайцам, чьи земли неумолимо отвоевывала пустыня (есть и такое на Северном Кавказе). Но когда мы вновь ехали в неблизкий Ногайский район на машине – вторично, после проекта помощи разделенным народам, все русские деревни уже были пусты. Столкновений на национальной почве с русскими здесь не было, но все понимали как ненадежен мир и, насмотревшись на других, уезжали от греха подальше.

Мы еще проводили или участвовали в довольно многочисленных конференциях о положении на Кавказе в Стамбуле и Париже, Владикавказе, Варшаве и Черкесске (съезд черкесского народа), где говорилось много правильных слов, но мне уже было ясно, что изменить ничего нельзя: надвигалась новая война в Чечне, все более отвратительным и лживым становилось положение в России.

В меньшей степени чем «Мемориал» (у нас уже не было организационных возможностей для этого – «Гласность» была почти задавлена) мы были заняты и юридической помощью жертвам войны. К нам обратились родственники Эльзы Кунгаевой, изнасилованной и убитой полковником Будановым, о чем с возмущением рассказывал один из подчиненных ему офицеров. Этим делом уже занимался замечательный (и сотрудничавший с нами) чеченский юрист – в прошлом член Верховного суда СССР, но он был уже не молод, не все успевал и мы подключили к делу постоянно работавшего с «Гласностью» молодого тогда адвоката Маркелова, который готов был отважно бросаться во все самые опасные наши проекты. Мы получили заключение независимой психиатрической экспертизы о том, что оправдание полковника как невменяемого не имеет достаточных оснований. Теперь оба они убиты – и Маркелов, и Буданов в нашей чудовищно бесчеловечной стране.

Последним кавказским проектом, о котором я не могу вспоминать без горечи, была конференция о праве наций на самоопределение. В наших конференциях о Международном уголовном суде в качестве сотрудника академика Блищенко и Института международного права принимал активное участие профессор Аслан Абашидзе. Я так и не понял был ли он родственником или просто однофамильцем президента Аджарии Аслана Абашидзе, но явно был к нему близок и однажды завел речь о том, что мы так много делаем интересного и полезного на Кавказе, где есть такое замечательное место – Батуми, а там президент, который готов оплатить любое серьезное, европейского масштаба мероприятие. А у меня давно уже был замысел, но я не знал как его осуществить – обсудить на самом высоком международном научном уровне известное и создающее массу сложных конфликтов противоречие в основополагающих документах Организации Объединенных наций: резолюции о праве наций на самоопределение и конвенции о нерушимости национальных границ. Было очевидно, что во многих случаях эти документы являются взаимоисключающими, хотя каждый в каких-то случаях является единственно применимым. Скажем, если небольшая террористическая группа с помощью насилия пытается провозгласить независимым оккупированный ею район, понятно, что мировое сообщество не может этого поддерживать и должен действовать принцип нерушимости национальных границ (как и в случае прямого вооруженного вторжения извне). С другой стороны народ, ставший жертвой геноцида, со стороны государственной власти, да еще и на своей национальной территории (как печально известный почти поголовно уничтоженный народ тутти в Африке), конечно, должен имеет право и международную поддержку в своем стремлении к независимости и национальному самоопределению просто для своего выживания.

Эти довольно простые соображения, которые, конечно, должны были быть уточнены, развиты и дополнены экспертами ООН из разных стран могли бы стать основой для поясняющего, но, тем не менее, очень важного документа Организации Объединенных наций. И Блищенко и Абашидзе и другие юристы-международники, профессора Дипломатической академии, которые с нами работали, тоже считали